Гори.
Гори.
...Осень в этих краях тоже была своя, особая. Она приходила незаметно,легкой поступью обходила земли, и, тихо хихикая, разливала алые краски природына листья деревьев. Дружила с солнцем - то все еще светило, не скрываясь захмурыми тучами, но невесомые золотые лучи его уже не грели, хотя все ещевызывали улыбку. Ранняя осень прекрасна в своей теплой отстраненности, еедыхание прохладно и успокаивающе, а голос, сливающийся с другом-ветром,заботливо шепчет людям: "Возвращайтесь домой... Скоро придут холода...Собирайте урожай - вот-вот земля замерзнет..."
И лишь избранные слышат другие слова, пропитанные теплой грустью:"Дане замерзнут ваши сердца, дети Дорог... Да найдете вы свой очаг в это тяжелоевремя..."
Фиоре тоже слышал. И сердце его мучительно сжималось, тоскуя по старомудому, который он оставил, по матери, чьи темные волосы уже наверное окрасилисьв снежный цвет, по родной деревне, которую он запомнил такой, какую видел вночь перед уходом в Путь - мирной, спящей и уже такой далекой...
Но Фиоре не мог вернуться, не мог сложить крыльев души, и сдаться, оставивэтот мир таким, как он есть.
"Глупый мальчишка!" - кричал ему друг перед уходом издеревни."Ты не сможешь изменить мир! Одумайся! Ты один, Фиоре, их же - тысячи. Это дурацкаяидея, обреченная идея!"
Фиоре грустно улыбался в ответ, храня молчание, ибо для себя он все решилдавно.
Сам ты глупыймальчишка... Мне хватит даже одного человека, если тот сможет понять меня. Ябуду рад, если тот захочет измениться. И я буду ронять слезы от счастья, еслион скажет мне хотя бы "Спасибо".
Он путешествовал. Не первый год странствовал из города в город,поддерживаемый лишь собственным желанием менять. Чтобы люди распахнули своисонные глаза, и отбросили туман рутинных мыслей в голове; чтобы смотря на мир,они видели его, чтобы, слушая слова,они вслушивались, чтобы... Существуяв этом мире, они жили, чувствовали, инесли свет...
Фиоре пел. Пел, прибиваясь к торговым караванам; пел, доходя до городов; пел,когда его приглашали... И часто платил за свои песни. Он уже давно понялглавный закон своей жизни: "Ударяя словом - будь готов принять удар отруки". Его били? Терпел. Насмехались? Пускай. Презирали? Ничего страшного.
Он пел - они кривились, не понимая; он высмеивал - и его выгоняли из домов;он молил их понять - а в ответ получал какую-нибудь жалкую горсть медяков, лишьбы от него отвязаться.
Сердце менестреля сгорало изнутри - сжигало крылья души, заставляя кусатьобветрившиеся губы до боли. Огоньзаставлял его отбросить лютню - но он упрямо прижимал ее к себе, и осторожно,трепетно, словно впервые, касался струн, которые, казалось, были струнами егодуши.
Фиоре был сам - огнем. Волосы цвета заката - времени, когда небо охватываетпрекрасный пожар... Глаза - лучистый огонь, золотого которого никогда неугаснет.
И голос - бушующий, пылающий, как языки танцующего пламени, смотря накоторые ты невольно зачаровываешься.
Менестрель и сам себя порой видел как маленький огонек костра, которыйрешил зажечь какой-то безумец в самом сердце метели. Но слишком упрямый огонек,который будет гореть изо всех сил - лишь бы немного согреть окоченевшие руки исердца.
... Осень была пожаром природы. Осень была временем Фиоре.
И, собирая пестрые букеты из опавших листьев, он дарил их детям и людям, вчьих глазах видел грусть.
И пел.
В этот раз - на окраине центральной площади города, устало прислонившись спинойк холодной каменной стене фонтана. Голос - чист и высок. А слова - жестокие иколкие, и именно из-за них певец ловил на себе неприязненные взгляды. Пальцы незадумываясь бродят по серебряным струнам - ласково задевают их, и музыка льетсяв сердца людей печальной, щемящей мелодией.
Он пел с закрытыми глазами - лишь ресницы, непривычно длинные для юношей,изредка тревожно вздрагивают, но кто мог это заметить?
Из трактира его выгнали за шкирку. На третий же час. Не самый худшийрезультат.
Постоялым двором владеет жена трактирщика, а - какая досада! - именно ее онсегодня назвал бездушной демоницей.
Вздох.
Пальцы бессильно прерывают последний аккорд, и опускаются. Живые - глаза,которые можно сравнить с лучами закатного солнца, скользят по проходящим людям.Пара человек, которые остановились, чтобы послушать менестреля - развернулись иушли, поняв, что представление окончено.
Дыхание Фиоре тихое и усталое, и вряд ли оно колыхнуло бы даже огонь свечи.Взгляд - смесь чувств и эмоций, и при встрече с ним становится не по себе.Бессилие и боль, граничащие с безумием; крылатая надежда и свет, который льетсяиз самой души; жалость и забота; грусть и невероятная тоска.
Я бы и радвернуться - но дорога домой уже забыта, и обещание мое нерушимо - я изменю их,хотя бы одного.
Отдохнувшие пальцы вновь коснулись струн - и новая песня полилась из устФиоре.
Песня, каждое слово которой было словно пронизано тоской и беспокойством,которое неуемным пламенем билось в душе. Щемящая грусть, закрадывающаяся вкаждый уголок сердца, и вскрывающая забытые со временем раны. Мечта сосломанными крыльями, плачущая, но все еще живая. И хрупкая, как ледяная фигурка в теплыхладонях, надежда, которая может обернуть всю печаль в звенящую, солнечнуюрадость - стоит лишь захотеть самому, и изменить себя.
- Печальный странник, почему плачет твоя душа?..
Совсем молодой и хрупкий - лет тринадцати, мальчик, с застывшим бледнымлицом опустился на колени рядом с певцом.
- Что?.. - растерянные золотые глаза Фиоре встретились с синими незнакомца.
- Почему она плачет, странник?.. - тонкая, чуть дрожащая рука юноши чутьбыло не касается лютни, но нет: вместо этого она ложиться на кисть менестреля.-Нет... Я не могу ее тронуть... Это -душа... Так почему же она плачет, менестрель?..
Менестрель замирает, чувствуя, как сердце беспокойно учащает свой ритм.Теплая ладонь накрывает руку незнакомца.
- То плачет лютня, милый друг... Но почему вот-вот заплачешь ты?
- Песня... Прекрасна... Спой мне еще, я молю: еще немного дай послушатьтвое волшебство...
Он кивнул. Просто кивнул, а сердце его пылало - пой, пой же, менестрель...Тебе дан дар - тревожить души словами... Пой же...
Незнакомый мальчик сидел, прислонившись спиной к боку Фиоре, и плакал.Слезы чистыми серебристыми каплями стекали с его щек, и слышались сбивчивыевсхлипы и шепот - "Так больно... Пой еще..."
А после того, как закончилась песня, они долго сидели, не нарушая заветнойтишины, которая обволакивала их успокаивающим ореолом.
- Скажи мне, странник... Как тебя зовут? - наконец спросил мальчик, робкоповорачиваясь к певцу.
- Фиоре. - Сдержанно улыбается он в ответ.
- Спасибо, Фиоре. Твоя песня многое дала мне вспомнить, и понять...-хриплыйголос его звучит совсем слабо. - Но мне уже не изменить сделанного...
- Кто ты, друг?
- Я Вайнд, Фиоре...
- Почему не изменить, Вайнд? Что ты? Как?
- Я сделал то, что не прощается... Я видел то, что не следует видеть... Япреступник, менестрель, и нет мне прощения... - и взгляд - такой незабываемыйвзгляд, который теперь будет тревожить его во снах - умоляюще-бессильный. -Позволь я посижу здесь - с тобой рядом мой мир не рушится...
Они сидели рядом до поздней ночи - и говорили, говорили, а когда Вайндпросил - Фиоре пел, и уже самому певцу хотелось плакать, но не мог он - этотмальчик опирается на него, а опора не имеет права рушиться. В ночь за юношейпришли двое - мужчина и женщина, оба такие же черноволосые и бледные, как имальчик. И стоило им встретиться с ним взглядом, как они поняли - рассказал.
- Не говорите мне угроз, прошу. - тихо качнув головой, молвил Фиоре. - Язнаю вашу тайну, но не стоит винить в этом Вайнда - лишь я виноват в том, чтоон это рассказал. Клянусь Путем, я унесу этот секрет с собой на тот свет -будьте же спокойны.
- Найри, Морис... - радостно блеснув глазами, шепнул мальчик. - Вы должныпослушать, как он поет. Спой им, Фиоре! Спой...
Найри и Морис согласились его выслушать, но лишь приведя в свое убежище. Илунный свет лился из окна, отражаясь волшебным светом на струнах лютни, апыльный плащ в тени казался опущенными крыльями - теми крыльями души, которыежег огонь...
И Найри плакала, слыша песни менестреля, а Морис кусал губы, смотря впустоту, но не могли они ничего сказать - вместо них говорили их глаза.
- У тебя душа плачет, менестрель, я же вижу... - Вайнд сидел в ногах Фиоре,положив голову ему на колени. - Как я могу тебе помочь?..
- Никак, Вайнд. - Огненноволосый погладил по темной голове мальчика. - Ясам выбрал этот путь - когда я сойду с него, тогда душа и перестанет стенать...И потухнет. Я должен гореть, мальчик мой, я должен светить, чтобы все виделито, что увидели в песнях вы..
- Я... - руки, сложенные чашей - безмолвная просьба ученичества. – Позвольтемне стать ваши...
- Стража идет. - Сухо сказал Морис, прерывая Вайнда, и поспешно отошел отокна. - Нас нашли.
А Найри все плакала, и плечи ее мелко тряслись.
- Фиоре! - темноволосый юноша схватил менестреля за руку. - Уходи!
- Нет, Ва...
- Нет, Фиоре! Молю тебя - уходи! - в глазах мальчика застыли слезы. -Уходи,прочь, они не должны тебя видеть! Пожалуйста, Фиоре, молю, уходи, неси Свет, тыдолжен это! Твое время не заканчивается здесь, оно идет...- бледные пальцыкрепко сжимают тонкие запястья певца. - Это мы, мы заслужили...
- Вайнд!
- Уходи, не суйся, заклинаю тебя! - и мальчик вытолкнул Фиоре из черногохода.
Он стоял и дрожал. Слышал, как их арестовывали.
Понимал, что только что они обрекли себя на смерть.
Этот мальчик... Этот жест...
На ватных, подкашивающихся ногах Фиоре вышел из поворота - по улице велиих, заключенных в цепи. Лишь один из них обернулся - странный мальчишка, леттринадцати - и, увидев, что певец в безопасности, он улыбнулся.
Фиоре почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и осел навыложенную камнем дорогу. В золотых глазах его был туман.
Вы... Вы... Невинных... Убивать....
Его губы двигались в безмолвных словах - он даже не чувствовал горячихслез, что сейчас лились у него из глаз.
Фиоре резко потух. Внутри него стало тихо-тихо. Лишь холодный осенний ветернарушал тишину.
Рука, протянутая вперед - будто хватающая воздух.
Холод, неожиданно охвативший всетело и душу.
И фраза... Одна несказанная фраза...
Мир мой владонях твоих, ученик...